не могу я писать по-человечески: пришел, увидел, победил. вечно выеживаюсь XDDDDDDD
Черный/Курильщик, что-то около R
Уже почти четвертую неделю под настенным календарем у Курильщика в прихожей лежал черный перманентный маркер. В моменты особого душевного уныния его можно было понюхать и слегка взбодриться, но вообще-то каждое утро в течение этих четырех недель Курильщик первым делом подъезжал к этому календарю и мощным пиратским крестиком накрывал дату сегодняшнего числа.
Маркер все время хотелось покатать в ладонях или поиграть в «сними-надень колпачок». Нервного Курильщика только это и успокаивало, когда он кидал взгляд на календарь. Даты со второго по двадцать девятое были обведены аккуратной ровной рамочкой красных спиртовых чернил. Внутри рамочка пестрела устрашающими черными перекрестьями; последнее размашисто легло на число «29». Курильщик еще раз с ненавистью подумал о том, как осточертели ему опаздывающие рейсы, отложил маркер обратно на полку, накрутил недостаточно накручивабельную прядь волос на палец, а потом снова вцепился в маркер с тем отчаянием, с каким наивный страдалец, мечтающий изменить политику своего государства, хватается за бюллетень на выборах.
К этому дню готовился он добросовестно и упорно. Зачесал набок челку, которая страшным образом лезла в глаза, смазал коляску и даже попытался сотворить что-то с синяками под глазами, похожими на бока радушных спелых слив. Маска из огуречных кружочков, таинство которой подсмотрено было в телевизоре, проблему не устранила, и, печально хрустя огурцом, Курильщик ринулся искать другие способы борьбы. Что бы сказал Черный, узнай он, что постельное одиночество Курильщика не могли скрасить ни старенький плюшевый крокодил, ни валик с дивана, ни даже наряженная в рубашку Черного и набрызганная его одеколоном подушка?
Черный был бы польщен, конечно. Но еще больше – недоволен. Любые следы усталости на Курильщиковом лице пробуждали в нем паническое беспокойство. Ничему Курильщик не учился так быстро, как натягиванию на лицо лучащейся искренностью гримасы удовлетворения! Даже - поцелуям.
Рубашка на нем была его любимая, светло-голубая – под истертую джинсовую ткань. Сначала хотелось облачиться в одну из рубашек Черного – например, ту, что коротала ночи на подушке, - но все они были Курильщику безбожно велики, поэтому эту интимную затею пришлось оставить.
Еще Курильщик, отродясь не соорудивший на кухне ничего сложнее целиком зажаренной птицы, постарался ознаменовать возвращение Черного из долгого отъезда (командировки, то бишь) каким-нибудь эффектным блюдом. В конечном итоге до блюда, естественно, дошло не сразу, но, может, оно было и к лучшему.
В Черном Курильщик гордился многим, говоря откровенно. Настолько многим, что, рассказывая об этом, Курильщик рисковал напустить на свое окружение глубокий трепетный сон. Одним из его прекрасных качеств была пунктуальность: даже с опоздавшим рейсом, тучами людей, ожидающих у конвейера свой багаж, и обилием одинаковых дверей в современных аэропортах, припозднился Черный только на десять минут от того срока, который был с Курильщиком тщательно обговорен ранее:
«- Ты точно будешь к восьми?
- Точно.
- Честное слово?
- Честное.
- Обещаешь?
- Боже, да».
Но руки у Курильщика все равно дрожали, как у последнего счастливого пропойцы, пока, подскочив в своей коляске на три метра над небом от визгливого звонка, он возился с замком и задвижками.
- На кой черт так запираться? – приветствовал его переминающийся с ноги на ногу за дверью Черный-ворчун. Слегка помятый и чем-то не слишком довольный.
- А! – коротко оправдался Курильщик, всплеснул руками и бросил лихорадочный взгляд на раскрашенный календарик.
Черный степенно вдвинулся в прихожую, слева от себя поставил на пол маленький чемодан, справа – приметил календарь и маркер. Хмыкнул одобрительно, а когда подхватил оцепенелого Курильщика на руки, от него запахло чем-то далеким и техногенным.
Креслами в самолете.
Автоматами с кофе.
Высокими стеклянными окнами зала ожиданий.
Черный изловчился и захлопнул входную дверь, лягнув ее ногой.
Курильщик зажмурился, как рабочий на производстве концентрированного шампуня, и стиснул Черного за шею с явным намерением придушить.
- Я так скучал! – просипел Курильщик со свирепым видом ребенка, которого вынуждают сказать «спасибо» за невкусную жвачку. А потом Черный полез ему под рубашку холодными с улицы пальцами, параллельно отмеряя шагами расстояние от входной двери до кровати, и Курильщик вдруг почувствовал себя героем ситкома со смехом за кадром, где какой-нибудь несуразный персонаж перемещается только по спальне, изредка вылезая на кухню – такая уж у него роль.
Возможно, нормальный человек бросился бы первым делом в постель разве что с желанием выспаться. А вообще он прогарцевал бы лениво в душ, разоблачаясь и стряхивая с себя чужеродный путешественнический запах на ходу. Потом выпил бы кофе или чаю, оттопыривая мизинец, и похрустел бы каким-нибудь тостом с маслом. Потом включил бы телевизор и расслабился в своем махровом фиолетовом халате, прихватив газету или книжку, и, наконец, почувствовал бы себя провинциалом, который, затерявшись впервые в метро, был подхвачен толпой и отнесен в сторону горящего табло «ВЫХОД В ГОРОД».
Курильщик считал себя кем угодно: Фазаном (случалось), крестником Сфинкса, плохим поэтом, любителем яблок и – иногда – художником. До нормального человека в этой цепочке было далеко.
Развлекался ли на досуге выстраиванием таких цепочек Черный, Курильщик не знал, но, считая себя вполне в состоянии отвечать за двоих, он сделал вывод: два ненормальных человека предпочли вышеперечисленному празднику одиночества и комфорта кровать.
Два ненормальных, не видевших друг друга двадцать семь дней человека, которых связывали совершенно особые отношения с практически полным отсутствием ругани и перепрятыванием сигаретных пачек – «во имя оздоровления».
Когда Курильщику обеспечили не слишком мягкую посадку головой между двух подушек, первым делом он цапнул свесившийся вниз галстук Черного, которому официоз, кажется, осточертел ужасно, раз именно в костюме и рубашке он решил прокатиться по аэропортам.
Костюм ему, кстати, шел. Только лучше было бы с прирасстегнутой рубашкой и автоматом, закинутым на плечо.
Ах да, и, конечно, без галстука – поэтому его Курильщик и устранил с особым рвением.
Волосы у Черного отрoсли слегка и топорщились смешным светлым ежиком, который щекотался и кололся, поэтому Курильщик все никак не мог перестать его трогать. Виски, макушку, затылок. Шею и уши. Под подбородком, плечи, лопатки. Трогал – и никак не мог перестать сожалеть, что не может, как бойкие бабы в фильмах, обнять Черного ногами. Или что Черный рванул рубашку его так сильно, что половина пуговиц повылетала.
- Не слишком романтично было бы получить пуговицей в глаз, - прыснул, запыхаясь, Курильщик, когда Черный в ответ только выгнул брови и, собрав запястья Курильщика на подушке над его головой, носом разворошив воротник светло-голубой рубашки, зарычал ворчливо и более чем чувствительно укусил Курильщика в плечо.
- Ай! – заметил Курильщик и вскинулся, насколько позволяла его частичная обездвиженность. – За что?
- Не болтай, - предупредил суровый Черный с лицом женщины с какого-нибудь антиутопического плаката. И поцеловал.
Потом Курильщика, уже, слава богам, разоблаченного схватили под коленками и задрали ему ноги – он, конечно, мало что почувствовал, но ракурс был интересный. Приосанившийся Черный, нависнув сверху, вжался лбом сцепившему зубы Курильщику в лоб и водвинулся одним длинным, медлительным и тесным движением, восторженно сотрясшим всю кровать. Глаза у него были такие близкие и острые, что Курильщик постеснялся испускать какие-то звуки, не нарушая зрительного контакта. Потом Черный куда-то увел взгляд, а Курильщик вцепился в подушку за своей головой, как голодающий – в сухой паек, и сделал голосом что-то странное, как девушки в порнофильмах – пусть и звучащее несколько благороднее.
Судя по глазам, Черный удивился.
Судя по всему остальному – воодушевился, и еще как.
Рано или поздно нормальный человек снял бы свой махровый халат и переоблачился бы в пижаму. Просмотрел бы выпуск вечерних новостей, отужинал зерненым творогом, сетуя на его соленость, тщательно вычистил бы зубы зубной нитью и отправился бы спать, возможно, воткнув в дальнюю розетку синий мерцающий ночник в виде улыбающегося месяца. Нормальному человеку приснилось бы, как он дает отпор гадкому шефу на работе или ловит гигантскую рыбу в реке за городом, стоя на пригорке в рваных шортах и полосатой фуфайке с удочкой.
Курильщик, стоило только отдышаться, первым делом расспросил Черного про поездку, часто задавая новый вопрос, не получив ответа на предыдущий. С инфантильной непосредственностью отвесил Черному комплимент насчет костюма с рубашкой и галстуком. Потом порывался съездить на кухню за кофе, потому что «вид у тебя какой-то усталый», но был накрыт подушкой и нейтрализован.
Полночи рассказывал про свои невезения на художественном поприще.
Потом молчал и дремал, умостив голову у Черного на раскрытой ладони.
Оклемавшись, помотал головой ошалело, нашел перед собой утомленного Черного и сказал:
- Хорошо, что ты вернулся.
Черный закатил глаза, но все равно было видно, что ему приятно.
не могу я писать по-человечески: пришел, увидел, победил. вечно выеживаюсь XDDDDDDD
Черный/Курильщик, что-то около R
Черный/Курильщик, что-то около R