давно хотела написать про Курильщика, который в ахуе комфортит Черного .__.
Черный/Курильщик, PG - о ночных кошмарах и молоке
Курильщик бы никогда не подумал, что у Черного могут быть кошмары. Самому Курильщику всегда снится всякая чушь, иногда очень плавным откатом перетекающая в реальность. В своих снах он беседует с Ганди и Дали, которые почему-то сидят на одной скамейке в городском парке, вышивает картины полукрестиком и, конечно, умеет ходить. Надевает на ноги большие консервные банки и бегает с кем-то наперегонки, иногда – просто прогуливается по абстрактным улицам, глазея в витрины, отражения машин в которых четче самих машин. В общем, наслаждается ходячими ногами – но, благо, уже умеет не тосковать по таким снам, проснувшись.
Черному, наверное, снятся сны звериные, какие бывают у охотничьих собак, развалившихся на лежаке и бессознательно перебирающих лапами во сне. Курильщик чаще всего засыпет раньше, чем Черный начинет видеть сны. А если и мучится бессонницей, то лицо Черного остается жизненно-непроницаемым. А по утрам находятся другие занятия, да и спрашивать у Черного о том, что ему снится – как-то странно.
Поэтому, когда Курильщика подбрасывает в кровати от резко вскочившего Черного, он моргает осоловело и не сразу понимает, что произошло. Пожар-потоп-медныетрубы-Табаки?
Бросает на Черного отчаянно-сонный взгляд, цепляет глазами вздернутую губу и вставшие дыбом волоски на холке, такие льдисто-светящиеся в темноте. Черный подтягивает к себе ноги и вгрызается пальцами в свою голову, склоняется к коленям, почти неуловимо покачиваясь вперед-назад. Выплевывает что-то сквозь зубы и мечущийся язык, Курильщик чувствует – жмурится. Курильщик паникует и думает: вставать или не вставать?
Он гадает: вот сейчас Черный выдохнет и расслабится, вот сейчас он рухнет на спину (Курильщик как раз успеет прикинуться спящим), сгребет Курильщика рукой в охапку и заснет. И ничего как будто бы не было, потому что ночные кошмары – это вообще-то страшно, потому что когда ночью громко и ярко – это тоже страшно, потому что Курильщика нервирует, когда происходит что-то плохое в кромешной темноте. Потому что если притвориться, что чудовища нет, и спрятаться под одеялом, оно уйдет – это ясно еще с детства.
Курильщик прячется и дышать старается ровно. Уходи, уходи, уходи, тварь, нечего-тебе-тут-делать, оставь-его-в-покое.
Только Черный все так же держит несчастные пальцы у висков, и спина у него так же ходуном ходит, как после драки или нервотрепки. Только Черный и не думает ложиться обратно и успокаиваться, и Курильщик думает: наверное, если я не пугну это чудовище, оно не уйдет, ночь сегодня такая темная, ему, наверное, не страшно.
Курильщик подбирается к своим ногам пугливым скользким движением, старается казаться более сонным, чем на самом деле. Ночь покалывает в ребрах, в груди и вдоль позвоночника. Глаза видят меньше, чем надо, и больше, чем хотелось бы. Курильщик протягивает Черного и гладит его очертания. Шея-плечо-локоть-кисть-пальцы.
Курильщик шепчет расхристанным голосом: эй, Черный, что случилось, что с тобой?
Черный вскидывается, убирает руки от лица, смотрит на Курильщика взблескивающими полукружиями глаз. Молчит, только вздрагивает от прикосновений.
Курильщик говорит: тебе приснился кошмар?
Черный поджимает губы, уклоняется, отворачивается. Курильщик хватает отчаянно панику скользкими пальцами за хвост, тянет к себе и старается переломать ей шею.
Курильщик ползет к краю кровати, падает в свою коляску, хватается за колеса. Просит: включи, пожалуйста, свет в коридоре. И пойдем, я погрею тебе молока, - и самому вроде бы смешно от того, как по-детски это звучит. Но потом смотрит на угрюмого, угловатого Черного, стряхивающего себя с кровати – становится не смешно.
В светлый коридор смотреть со сна больно – но туда и не надо смотреть, надо ехать. Курильщик пилит взглядом свои колени, толкая коляску до кухни. Сзади подбито вышагивает Черный, и кажется, что он стал в полтора раза тише, чем бывает обычно.
Курильщик копается на полках, холодным стеклом выстланных, пока ищет молоко. Еле-еле тянется пальцами до ручки буфета за чашкой – а Черный стоит каменным спешившимся всадником у подоконника и не глядит толком никуда, хотя обычно сам буфет открывает и достает оттуда все, что Курильщику надо. Курильщик видит свое бледное, растревоженное лицо в отражении в дверце микроволновки, пока там крутится чашка, и рядом в дверце – все такой же недвижимый Черный.
Он достает молоко – чашка жжется ужасно, руку колет и после того, как Курильщик ручку отпускает и дует на пальцы. Практически собственноручно усаживает Черного на табурет, а сам подъезжает так близко, как только может, вклинивается коляской между чужих разведенных колен. И спрашивает проникновенно: что тебе снилось такое ужасное?
Старается пропускать слова сквозь улыбку. Чтобы не так напряженно.
Черный выглядит абсолютно мертвым. Даже не моргает, только вздрагивает в плечах.
Какая разница. Ну, кошмар и кошмар. Суть в том, что это было действительно ужасно.
Курильщик говорит: пей молоко и поменьше думай об этом.
Курильщик говорит: это всего лишь сон, просто глупая фальшь, плохие сны никогда не сбываются.
Курильщик говорит: чувствуешь? – и трогает его за скулы.
Курильщик говорит: вот это – реальность. Это – реально. Ты, я и остывающее молоко – вот и все, что сейчас реально.
Курильщик тянет его к себе, чтобы обнять. Стиснуть руками шею, мощную, какая бывает у драконов, чьи головы висят в замках у всяких там бравых королей. Жалко, что он так мало знает о том, как надо успокаивать людей, увидевших плохой сон. Особенно таких, как Черный. Особенно настолько плохой сон – и да, пожалуй, он действительно не хочет знать, что такое подстрелило Черного.
Черный обнимает его в ответ, просовывая руки под ребрами и затаскивая на себя. И урчит бенгальской тигрицей над своими котятами: черт, горячее молоко – это так мило.
Курильщик хихикает ему в ухо, ощущая шеей, как понемногу расслабляются плечи Черного.
давно хотела написать про Курильщика, который в ахуе комфортит Черного .__.
Черный/Курильщик, PG - о ночных кошмарах и молоке
Черный/Курильщик, PG - о ночных кошмарах и молоке